Тингол
Неделя заточения далась ему с большим трудом. Нет, условия, в которых его держали голодрим, были вполне сносные, но вот именно условия волновали Тингола сейчас меньше всего на свете. Он был готов спать на каменном полу, хоть и вовсе к такому не привык. Ему было все равно, какими страданиями нагрузить роа, чтобы избавиться от мучений души. Потому что тошно было до невозможности и притом почти постоянно. Осложняло ситуацию еще и то, что Элу постоянно ощущал себя под наблюдением, хотя и догадывался, что это была бы слишком большая честь для него. Вероятнее всего, следили за ним время от времени, но напряжение его не отпускало ни на миг, даже ночами, когда он почти не спал, проваливаясь в тревожную дрему лишь от усталости. Ему хотелось метаться по комнате, как бешеному зверю, бросаться на стены и кричать. Но он мог позволить себе лишь сидеть в невозмутимой позе или с презрительно прямой спиной, ходить или лежать. Вулкан же бушевал поэтому внутри, разрушая и уничтожая его самого. Сначала он хотел отказаться от еды и питья. Точнее, он и отказался. Поначалу. А потом оказалось, что в него и без того не лезет ни кусочка. А пить все-таки пришлось, чтобы совершенно не обезуметь. Такой радости он врагам не доставит.
Трудно было сказать, что именно доставало его больше - осознание падения Дориата, гибель семьи или собственное незавидное положение. И еще - правнуки. Тингол видел их пару раз в своей жизни, но Диор постоянно говорил о детях, когда приходил. И получилось так, что он знал про них все - что они любили, как росли, на кого были похожи. Иногда Элу проклинал того смертного, который сделал так, что его дочери, до сих пор горячо любимой, не было больше в этом мире. Она должна была бы быть здесь, с ним, растить детей, внуков, правнуков. Не дожила, избрав краткий путь, уготованный смертным. Диора Тингол вначале не любил, видя в нем больше от отца, чем от матери. Но постоянное общение, вынужденное его добровольным заточением, привело к тому, что Элу начал видеть в Диоре и вторую сторону медали. Лютиэн возвращалась к отцу хоть так, на краткие мгновения, беглыми чертами в лице сына, его голосе, манере поведения, наклоне головы... Тингол ждал приходов внука, сам не понимая, к кому он привязался теперь уже больше.
Внук был убит. Жестоко и вероломно. Он больше никогда не придет. По крайней мере, до тех пор, пока Тингол сам не покинет этот мир. Хотя в свете происходящего можно было ожидать, что до этого момента осталось ждать немного. Отвратительно было умереть от руки подлых убийц. Но теперь это уже было не самое главное.
Дети Диора, которых Тингол уже считал погибшими, оказались живы. И не просто живы, а в руках тех же самых безжалостных убийц. Что ждало несчастных впереди? И что сделала бы Лютиэн на его месте? Хотя не дай Эру ей оказаться на его месте! Вот теперь Тингол был даже рад, что она ушла и никогда не вернется, чтобы это увидеть.
Он похудел, извелся, на лице остались одни глаза. И держался он только и исключительно на гордости, кроме которой у него уже больше ничего не было. В какой-то степени он уже желал хоть какого-нибудь конца, который прекратит его метания и мучения. Скорей бы уже, что ли...
